Рудольф Нуреев. "Принц, разбудивший балет"

Автор:

17 марта 2015 18:42

26376

О его вспыльчивости, эгоизме, скупости и необузданной любви к мужчинам слагались легенды. Он жадно жил и нещадно тратил время, силы, талант, чувства. Но он не знал, что за свою ненасытность заплатит страшную цену, чудовищную, но неизбежную, как любая плата по счету.

В его официальной биографии пишут, что Рудольф Нуриев родился в Иркутске. На самом деле настоящая фамилия Рудольфа не Нуриев, а Нуреев. Нуриевым он стал позднее, когда стал знаменит. А Иркутск возник из-за того, что нельзя же было в паспорте записать, что человек ворвался в эту жизнь стремительно и оригинально, под стук колес несущегося по просторам страны состава, да так и прожил свою жизнь в пути: утром в Париже, днем в Лондоне, в на следующий день в Монреале.
Нуреев появился на свет стремительно, так же, как прожил всю свою жизнь. Вылетел на свет божий вполне холодным утром 17 марта 1938 на стыке степей Центральной Азии и гор Монголии - в поезде, мчавшемся на Дальний Восток, попав прямо в руки своей десятилетней сестры Розы. Его мать Фарида направлялась к месту службы своего мужа Хамита, политрука Советской Армии. В поезде вместе с моей матерью ехали его сестры: Роза, Розида и Лиля. В семье единственный человек, с которым Рудольф был действительно близок в те дни, - это его сестра Роза.
С обеих сторон, наша родня – это татары и башкиры." Oн гордился своей нацией и, в общем-то, действительно походил на стремительного, своевольного потомка Чингисхана, как его неоднократно и называли. При случае он мог, подчеркнуть, что его народ в течение трех веков властвовал над русскими. "Татарин – хороший комплекс звериных черт, и это то, что есть я."

Рудольф Нуреев. "Принц, разбудивший балет"

Всего через несколько месяцев после прибытия во Владивосток его мать — Фарида и четверо ее детей снова ехали в поезде по транссибирской магистрали. На сей раз они направлялись в Москву вместе с Хаметом Нуреевом - простого татарского крестьянина, сумевшего воспользоваться переменами, которые произошли в стране после Октябрьской революции 1917 года и в итоге дослужившегося до чина майора - переводят в Москву.
Дитя новой России, Хамет работал на всемогущий военно-промышленный комплекс, и работа эта требовала постоянных переездов. Он принадлежал к той новой команде политруков, которую воспитало советское правительство. Дети уже знали, что страсть к путешествиям стала второй натурой отца, и именно эту черту унаследовал от него сын Рудольф.
Но в 1941 году, после нападения на Советский Союз Германии, началась Вторая Мировая война и Хамметт идет на фронт. Из Москвы Фарида эвакуируется со своими четырьмя детьми в родную Башкирию, где и проходят его детские годы. Она живет в небольшой избе в деревне Чишуана вместе с детьми в течение военных лет.
Их пища в течение всего дня - кусок козьего сыра или пустая картошка. Однажды, не в силах дождаться, пока сварится картошка, Рудик попытался ее достать, опрокинул котелок на себя и попал в больницу. Где смог наесться вдоволь, чего нельзя было сказать о домашнем питании. Нуреевы жили очень бедно. Рудик растет без отца тихим и закрытым ребенком. Его любимое занятие в то время было слушать грампластинки, особенно он обожал музыку Чайковского или Бетховена. Он рос; как единственный сын в татарской семье; в деревне .
Время было очень тяжелое: как вспоминал танцор позднее, зимы в Уфе были такими долгими и холодными, что у него замерзалисопли на носу, а когда пришла пора идти в школу, то идти оказалось не в чем - пришлось надевать пальто одной из сестер.

Однако в Уфе был хороший оперный театр, в свое время там дебютировал сам Шаляпин.
В канун нового 1945 года 31 декабря мать Нуреева Фарида проводит Рудольфа и его сестер всего с одним билетом на руках посмотреть выступление приехавшего в Уфу Большого театра на балет "Song of the Cranes"Журавлиная песня" , в котором главную партию исполняла башкирская балерина Зайтуна Насретдинова. Oн влюбился в балет. Рудольф был в восторге и вспоминает: "Первый поход в театр–зажёг во мне особый огонь, принёс невыразимое счастье. Что-то уводило меня от убогой жизни и возносило к небесам. Только вступив в волшебный зал, я покинул реальный мир и меня захватила мечта. С тех пор я стал одержимым, я услышал «зов». В то время я учился в школьном хореографическом ансамбле и добивался всё новых успехов и мечтал поступить в Ленинградскую хореографическую школу. Примерно лет восьми я жил как одержимый, слепой и глухой ко всему, кроме танца...Тогда я почувствовал, что я вырвался из темного мира, навсегда."

В 1948 году старшая сестра Рудольфа Роза привела его в Дом учителя к Анне Ивановне Удальцовой, у которой и сама занималась.
Профессиональная балерина Удальцова еще до революции в составе знаменитой труппы Дягилева разъезжала по всему миру, выступала с Павловой, Карсавиной, дружила с Шаляпиным. Интеллигентная, образованная женщина, она свободно владела тремя языками. Своих учеников обучала не только танцу, но приобщала к музыке, литературе. Кроме того, она была душевным человеком, и доброта ее преображала всех, кто с ней общался.
Анна Ивановна скоро распознала уникальные способности, страсть маленького мальчика к танцу и много занималась с ним. «Это будущий гений!» – говорила она.
Он стал мечтать о балете и танцевал каждую свободную минуту перед зеркалом. «Мама смеялась и хлопала, когда я кружился на одной ноге».

Это привело к конфликту между ним и вернувшимся с войны отцом. Хамет Нуреев был жесктим и суровым. Рудольф его боялся и не любил. Склонность сына к танцам бесила отца. Странную страсть к музыке и танцам отец жестоко искоренял, за посещение танцевального кружка в Доме пионеров бил.
«Страшно даже не то, что он бил. Он все время говорил. Бесконечно. Не умолкая. Говорил, что сделает из меня мужчину, и что я еще скажу ему спасибо, запирал дверь и не выпускал меня из дому. И орал, что я расту балериной. Хоть в чем-то я полностью оправдал его ожидания. Чтобы мы слушали, он выключал радио. Музыки почти не осталось».
Hо выбить из него "дурь" так и не смог. "Балет не профессия для мужчины", - говорил Нуреев-старший и хотел, чтобы сын пошел в ремесленное училище и приобрел надежную рабочую профессию.
«Я был везунчик. На нашей улице почти ни у кого не было отцов. И каждый придумал своего папку. Сильного, смелого, который возьмет с собой на охоту или научит удить рыбу. А у меня отец-герой! Вся грудь в орденах. Даже следам от прута на моей заднице завидовали. Только я хотел, чтобы он уехал… Потом он приезжал ко мне в театр. Даже аплодировал. И, помнится, пожал мне руку. А я смотрел на него и думал, что вот он, чужой, старый, больной. И теперь я могу его ударить, а у него не хватит сил дать сдачи... Странно, сейчас я не чувствую обиды, я просто вычеркнул из памяти все, что причиняло боль.»

Сам Нуреев позже не любил вспоминать свое прошлое.
Его девиз был: «Никогда не оглядывайся назад».
Рудольфу было 14 лет, когда он ушел тайком из дома, чтобы танцевать в детском фольклорном ансамбле. Танцевал гопак, лезгинку и цыганочку с выходом. И до того хорошо, надо сказать, танцевал, что решили педагоги Анна Удальцова вместе с подругой Еленой Вайтович его послать. И не абы куда, а в Ленинград, в балетное училище Вагановой в одной из лучших балетных школ в мире!
Вот уж, как говорится, послали так послали !

17 августа 1955 года семнадцатилетний Рудольф Нуреев оказался на небольшой ленинградской улице, возведенной в XIX веке Карлом Росси для театральной, музыкальной и драматической школ при Императорском театре. Ровно через неделю он поступил в Ленинградское хореографическое училище.

После экзаменационного выступления к тяжело дышащему юноше подошла Вера Костровицкая, один из старейших педагогов училища, и сказала: «Молодой человек, вы можете стать блестящим танцовщиком, а можете и никем не стать. Второе более вероятно».
1 сентября 1955 года, когда начались занятия и ему дали место в общежитии, во многих отношениях подготовила его к грядущему восхождению. Он уже понял, что целеустремленность приводит к победе, знал, как постоять за себя, и чувствовал врага безошибочно.

Все училище сбежалось смотреть на уфимского самородка - самородку было 17 лет, и он не умел ставить ноги в первую позицию. « "В Ленинграде ему наконец-то серьезно поставили ноги в первую позицию - это очень поздно для классического танцовщика. Он отчаянно пытался догнать сверстников, - писал позже Барышников. Каждый день весь день - танец. Проблемы с техникой его бесили. В середине репетиции он мог разреветься и убежать. Но потом, часов в десять вечера, возвращался в класс и в одиночестве работал над движением до тех пор, пока его не осваивал».
Когда он пришел на первую репетицию в театр, то немедленно дал отпор балетной дедовщине. По традиции, самый юный должен был полить из лейки пол в классе. Все стоят, ждут. Нуреев тоже ждет. Наконец ему намекают, что неплохо бы полить пол. В ответ он показывает всем фигу: «Я, во-первых, не молодой. А потом, тут есть такие бездари, которые только поливать и должны». Мужики от такой наглости опешили. Но примолкли. Тем более что ничего другого не оставалось - их учили танцевать, а не драться.
Нуриев танцевал в Кировском всего три года, причем далеко не блестяще - на Западе его техника станет куда
более отточенной. Но даже за этот короткий срок он сумел сделать важную вещь: вернул ценность мужскому танцу. До него, в 1940-50-е годы, мужчина на балетной сцене был всего лишь помощником женщины-балерины.
Нуриев показал себя крайне трудолюбивым учеником – он много занимался и тренировался. «Он впитывал все как губка», - хором вспоминают друзья.
Целый год Рудольф терпел ругательства первого педагога Шелкова, а потом добился перевода к другому учителю. Когда в его класс поступил Нуреев, Александр Иванович Пушкин уже слыл самым уважаемым в стране преподавателем мужского танца.

Сдержанность поведения Пушкина и кажущаяся легкость его занятий каким-то чудесным и незаметным образом рождали в учениках страсть и одержимость. Нуреев ощущал непреодолимую силу его влияния: «Он наполнял душу волнением и тягой к танцу».
Под опекой великого учителя, Александра Пушкина, талант Нуриева расцвел.
Его педагогическая слава была велика. Нуреев был его любимым учеником. Усердие Нуреева покоряло Пушкина, как и его музыкальность.Нуриев никогда не обижался на критику. Пушкин обожал его. Он был великим человеком, он дал Нуриеву все.
Пушкин не только интересовался им профессионально, но также и позволил ему жить с ним и его женой - Ксения Юргенсон, было всего 21 год в прошлом балерина Кировского, была для Нуреева чем-то вроде ангела-хранителя, и у Нуриева возник с ней роман.... Одна из немногих она умела тушить его приступы ярости. "Я, в тот день подрался, наорал на Ксению, а потом плакал, уткнувшись в ее колени. А она гладила меня по волосам и все твердила: «Мой бедный, бедный мальчик».
С годами его характер становился все более скверным.
11мая 1961 года труппа Кировского балета вылетела в Париж, Нуреев больше никогда не увидел Александра Ивановича, хотя его уютную квартирку во дворе Хореографического училища помнил всегда. Это был дом, где его любили.)
После окончания Института, и Кировский, и Большой театры хотели видеть Нуриева в своих труппах. Он выбрал Кировский театр, и стал его солистом, что было чрезвычайно необычно для его возраста и опыта. Балерина Нинель Кургапкина не раз говорила Нуриеву, который был ее партнером, что он танцует слишком по-женски. Нуриев на это искренне возмущался: «Вы что, не понимаете? Я же еще юноша!»

Именно Нуриев сделал роль партнера в балете значимой. До него в советском балете партнер воспринимался как второстепенный участник, призванный поддерживать балерину. Танец Нуриева был удивительно мощным. Он первым среди советских танцоров стал выходить на сцену в одном трико. До него танцовщики носили мешковатые короткие штанишки или надевали под трико трусы. Для Нуриева тело не могло быть стыдным. Он хотел показать не просто драматургию танца, но красоту и силу человеческого тела в движении.
«Рудольф вытягивал свое тело, вставал на высокие-высокие полупальцы и весь тянулся вверх, вверх. Он делал себя высоким, элегантным и красиво сложенным», - комментировал его стиль Барышников.
Он стал одним из самых известных танцоров Советского Союза. Вскоре ему разрешили ездить заграницу с труппой. Он принял участие в Международном Юношеском Фестивале в Вене. Но по дисциплинарным причинам скоро ему было запрещено покидать границы СССР. Нуриев был гомосексуалистом, что в Советском Союзе было преследуемо законом.
Гомосексуальная ориентация необычно скорректировала и танец Нуриева.
" - Я жил на Садовой улице, - рассказывал Трофонов . - Смотрю: два красивейших парня. Один в форме, суворовец, другой в джинсах (тогда еще ни у кого джинсов не было) - Нуриев. И они изумительно целуются. Я остановился. Нуриев обернулся и спросил: "Нравится?" Я ответил: "Потрясающе!" А потом мы встретились уже в Лондоне. Он узнал меня. Мы разговорились. И он подарил мне свою книжку с дарственной надписью: "Жертве режима от жертвы балета". Геннадия Трифонова "
В словах великого артиста содержится горькая правда - в застойном СССР быть гомосексуалистом значило постоянно находиться под угрозой ареста, милицейских издевательств и оскорблений, наконец, нелегкой участи в тюрьме и колонии. В этом плане очень показательна судьба все того же Геннадия Трифонова - выпускника филологического факультета, посаженного на четыре года по сфабрикованному делу.

В 1961 году ситуация Нуриева изменилась. Солист Кировского театра, Константин Сергеев, получил травму, и Нуриев заменил егo ( в последнюю минуту ! ) в европейском туре театра.
Так Нуриева узнали на мировой сцене !
СПУСТЯ десять дней Нуриев впервые вышел на сцену Парижской оперы ! Шла «Баядерка», Солор была его любимой партией. Его божественную пластичность отметили сразу. «Кировский балет нашел своего космонавта, его имя Рудольф Нуриев», — писали газеты. Вокруг него толпились поклонники. Он подружился с Клэр Мотт и Аттилио Лабисом — звезды французского балета мгновенно оценили его редкий дар. И особенно с Кларой Сент, обожавшей балет и постоянно крутившейся за кулисами Оперы. Именно ей суждено было сыграть особую роль в его судьбе. Она была помолвлена с сыном министра культуры Франции АндреА Мальро, и связи ее в высших сферах были необъятны. Клару он прежде всего повел смотреть свой любимый балет — «Каменный цветок» в постановке Юрия Григоровича, сам он в нем не был занят. Григоровича в Париж не пустили, а Нуриев очень высоко ценил его балетмейстерский талант.
Вел он себя вольно, гулял по городу, засиживался поздно в ресторанчиках на Сен-Мишель, в одиночестве отправился слушать Иегуди Менухина (он играл Баха в зале Плейель) и не считался с правилами, внутри которых существовали советские танцовщики.

B Париже не смог удержать в секрете от агентов КГБ контактов с "голубыми". "Несмотря на проведенные с ним профилактические беседы, Нуриев не изменил своего поведения...". Из Москвы пришло указание: Нуриева наказать!
В аэропорту за несколько минут до отлета труппы в Лондон, где должна была пройти вторая часть гастролей, Рудольфу вручили билет в Москву со словами: "Ты должен танцевать на правительственном приеме в Кремле. Мы только что получили телеграмму из Москвы. Через полчаса твой самолет»(хотя все его вещи были упакованы и находились в багаже, отправлявшемся в Лондон) .
Все, что произошло в аэропорту Ле-Бурже в тот далекий день, 17 июня 1961 года, в Париже, лучше всего описал сам Нуриев : «Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица. Танцевать в Кремле, как же ... Красивая сказочка. Я знал: навсегда лишусь заграничных поездок и звания солиста. Меня предадут забвению. Мне просто хотелось покончить с собой. Я принял решение потому, что у меня не было другого выбора. И какие отрицательные последствия этого шага ни были бы, я не жалею об этом ».
Газеты наперебой на первых страницах давали громкие заголовки: «Звезда балета и драма в аэропорту Ле-Бурже», «Девушка видит, как русские преследуют ее друга». Этой девушкой была Клара Сент. Ей он позвонил из полицейского участка, но она просила его к ней не приходить, так как около ее дома шныряли советские агенты, их легко было узнать — все они были одеты в одинаковые дождевые плащи и мягкие велюровые шляпы.
Через двадцать минут Клара была в аэропорту с двумя полицейскими. ОНА пришла провожать Нуриева в аэропорт, подошла попрощаться, обняла и прошептала на ухо: "Ты должен подойти к тем двум полицейским и сказать - я хочу остаться во Франции. Они тебя ждут". В 1961 году, чтобы остаться на Западе, не надо было доказывать, что ты подвергаешься гонениям в СССР, - надо было просто кинуться в объятия слуг закона. Тут уж Нуриев постарался. Не просто кинулся, а прыгнул. Грациозно. Тем более что полицейские были симпатичные. Заподозрив неладное, сотрудники госбезопасности начали оттеснять Нуриева, но он вырвался и совершил один из своих знаменитых прыжков, приземлившись прямо в руки полицейских со словами: "Я хочу быть свободным"! Под стражей его отвели в специальную комнату, откуда было два выхода: к трапу советского самолета и во французскую полицию. Наедине он должен был принять решение. Потом он подписал бумагу, где просил предоставить ему политическое убежище во Франции.

Когда о случившемся узнали журналисты,они буквально зашлись в восторге! Газеты и журналы по всему миру трубили об артисте русского балета, который вырвался из рук КГБ на свободу. Запад ликовал! Лучшей рекламы для неизвестного танцовщика и придумать было трудно! Лишь об одном убивался Рудольф - у кагэбэшников остался его чемодан с балетными туфлями, париком и «замечательной электрической железной дорогой».
Детские паровозики забавляли Рудольфа всю жизнь. В одном интервью Михаил Барышников рассказал забавную историю. В 1961 году в Ленинграде их общий друг пришел к Нуриеву в гости. Тот сидел один в комнате и слушал музыку - Бранденбургский концерт Баха, одновременно играя в паровозик. «В некотором роде, - рассуждал Барышников, - это сущность Рудольфа: Бах и игрушечный паровозик. Рудольф был великим артистом и великим ребенком».
Сразу после его бегства прошло открытое собрание труппы Кировского театра, где артисты вынуждены были единогласно заклеймить его как "невозвращенца". А в январе 1962 года состоялся официальный суд над Рудольфом Нуриевым (естественно, заочный), на котором его приговорили как предателя Родины к семи годам исправительно-трудовых работ с отбыванием срока в колонии строгого режима. Этот приговор официально так никогда и не был с Нуреева снят. Сейчас, конечно, никому уже нет дела до этого юридического курьеза.

Когда Рудик остался за рубежом, у Александра Ивановича случился инфаркт.
А. И. Пушкин трагически скончался 20 марта 1970 года в Ленинграде. У Александра Ивановича на улице случился сердечный приступ. И когда упав, он просил прохожих о помощи, слышал упреки в том, что он пьян. Ведь на вопрос: — Как его зовут? — Отвечал: — Александр Пушкин…

На протяжении многих лет Нуриева преследовали анонимными звонками с угрозами, причем особенно часто это случалось непосредственно перед выходом на сцену, его мать заставляли звонить сыну и уговаривать вернуться на родину.Его драматическое «отречение», выдающая техника танца, экзотический внешний вид, и изумительная харизма на сцене сделали его всемирно известной звездой балета. Но все это было потом , а тогда ...
Надо было начинать новую жизнь. Когда он решил остаться, в его кармане было всего 36 франкoв.
Вначале Рудольфа поместили в доме напротив Люксембургского сада, в одной русской семье. Друзья навещали его.
На деле «мир свободы» оказался удивительно сложен. Повсюду его сопровождали два детектива.
В течение недели, он был принят в Гранд Балет Маркиза де Кюве (Grand Ballet du Marquis de Cuevas). Режим дня был расписан строго по минутам, опасались акций со стороны советских спецслужб : класс, репетиции, ленч в соседнем ресторанчике и дом.

У него был странный режим в еде: любил бифштекс и сладкий чай с лимоном и ел скорее как атлет, чем гурман.
Cитуация, в которой он оказался, только способствовала депрессии — не было занятий, к которым он привык, не было привычной дисциплины, создавшей жизнь тела, без которой нельзя было стать идеальным мастером танца, к чему он стремился. Здесь царили посредственность и дурной вкус, хороших танцовщиков было мало.
Выяснилось, что он очень мало знал о западной жизни и западном балете. Ему казалось, что этот мир великолепен, теперь он столкнулся с реальностью: слабые школы, ремесленное исполнение. Молодой человек становился скептиком.
Не было привычной атмосферы, традиций, к которым привык. Порой его охватывало отчаяние: не сделал ли он ошибки? Советское посольство переслало ему телеграмму от матери и два письма: одно от отца, другое от его педагога Александра Ивановича Пушкина. Пушкин писал ему, что Париж — декадентский город, что если он останется в Европе, то потеряет моральную чистоту и, главное, техническую виртуозность танца, что надо немедленно возвращаться домой, где никто не может понять его поступка. Письмо отца было коротко: сын предал Родину, и этому нет оправдания. Материнская телеграмма была еще короче: «Возвращайся домой».

Через два месяца после побега Нуриев танцевал в труппе маркиза де Кюваса, а через полгода съездил в Нью-Йорк к хореографу Джоржу Баланчину. B феврале 1962-го подписал контракт с Лондонским королевским балетом, что само по себе было фактом беспрецедентным: в королевский балет не брали людей без британского подданства, но для Нуриева сделали исключение - где он блистал более 15 лет. В Англии Нуреев дебютировал 2 ноября 1961 года в благотворительном концерте, а в феврале 1962-го выступил в лондонском Королевском балете «Ковент-Гар» в спектакле «Жизель».

Его партнершей была Марго Фонтейн.
Вера Волкова, его учитель в Копенгагеге, долго убеждала Марго Фонтейн взять его в свой гала-концерт. Исчерпав все аргументы, она воскликнула: "Ты бы видела, какие у него ноздри!" Эти ноздри в конце концов и решили судьбу Нуреева: он стал премьером Лондонского королевского театра. 23-летний, он стал постоянным партнером примадонны, этого театра, Дамы (эквивалент рыцарского звания для женщин).
Они танцевали вместе пятнадцать лет. Их считали не просто идеальной балетной парой, а самым знаменитым дуэтом в истории балета. В момент их встречи ей было 43 года, ему - 24. Их сотрудничество началось с балета "Жизель". А в 1963 году балетмейстер Аштон поставил для них балет "Маргарет и Арман". Сам Нуриев возродил постановку балета Петипа "Баядерка". К моменту встречи с Рудольфом её исполнительская карьера клонилась к закату. С новым партнером она обрела второе дыхание. Это был вдохновенный союз самой сдержанной балерины мира и самого вспыльчивого танцора. Вдвоем они - "татарский князь и английская Дама", как их называла пресса,- покорили пресыщенный и снобский Нью-Йорк на гала-концерте 18 января 1965 года.

Нуриеву и Фонтейн принадлежит занесенный в Книгу Гиннесса рекорд по количеству вызовов на поклон - после спектакля «Лебединое озеро» в Венской государственной опере в 1964 году занавес поднимался больше восьмидесяти раз!!!
«Когда придет мое время, ты столкнёшь меня со сцены?» -спросила она однажды. «Никогда!» – ответил он. В 1971 году великая балерина (ее настоящее имя – Пегги Хукхэм) покинула сцену.
Многие журналисты писали, что их связывала платоническая любовь. Согласно одному из западных изданий, Фонтейн родила дочь от Нуриева, но девочка вскоре умерла. Так ли это, неизвестно. Однако очевидцы вспоминают страстные взгляды, которые Марго посылала Рудольфу.

В своей книге "Рудольф Нуреев на сцене и в жизни" Диана Солуэй пишет: "Рудольф долгое время не признавал себя гомосексуалом. Со временем он стал обращаться за сексуальным удовлетворением только к мужчинам. "С женщинами надо так тяжко трудиться, и это меня не очень удовлетворяет, - говорил он спустя годы Виолетт Верди. - А с мужчинами все очень быстро. Большое удовольствие". Он никогда не скрывал своей ориентации и заявлял о ней сравнительно открыто, но при этом очень умело уходя он открытых вопросов прессы. "Знать, что такое заниматься любовью, будучи мужчиной и женщиной, - это особое знание",
У Нуриева были романы с легендарным солистом группы "Qween" Фредди Меркьюри, с Элтоном Джоном; и по слухам даже с незабываемым Жаном Маре. Но самой большой его любовью был танцор Эрик Брун.
Несмотря на шестимесячный контракт с Куэвасом, Нуреев в конце лета уехал из Парижа и поселился в Копенгагене, главным образом для того, чтобы познакомиться с эмигрировавшей из России преподавательницей Верой Волковой. В Копенгагене также жил великий датский танцовщик классического направления Эрик Брун; считавшегося самым изысканным Принцем, когда-либо танцевавшим в «Жизели». Сначала Нуриев влюбился в его танец, а потом в него самого.

Эрик Брун был выдающимся танцовщиком, покорившим русского зрителя во время гастролей Американского балетного театра в 1960 году. Нуриев был увлечен им, его манерой, элегантностью, классичностью его искусства, человеческими качествами. Брун был на 10 лет старше его, высок и красив, как бог.
«Брун - единственный танцовщик, которому удалось меня поразить. Кто-то назвал его слишком холодным. Он и в самом деле настолько холодный, что обжигает». И спустя годы Нуриев обжегся об этот лед.
Многие отмечали, что они были полными противоположностями друг другу. Нуриев - страстный, неистовый татарин, почти дикарь, а Брун - спокойный, рассудительный скандинав. Брун был сама утонченность. Сдержанный, уравновешенный. Высокий блондин с голубыми глазами. В общем, Нуриев пропал. Ох, зачем вы, извиняюсь, девочки, красивых любите...

Они постоянно ругались. Как говорится: «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень». Рудольф, когда ему казалось, что в их отношениях что-то не так, орал, топал ногами и разбрасывал вещи по квартире, а испуганный Эрик убегал из дому. Нуриев бросался за ним вслед и умолял вернуться. «Наша встреча была подобна столкновению и взрыву двух комет», - возвышенно комментировал эти кухонные разборки Эрик.
Однажды у Руди спросили, не боится ли он разоблачения? В ответ он рассмеялся и пообещал прокричать на весь мир, что любит Эрика. "- А чего мне бояться? Они узнают, что я гей, и перестанут ходить на мои спектакли? Нет. Нижинский, Лифарь, да сам Дягилев. И Чайковский… Что женщины станут меньше меня хотеть? Было бы неплохо... Но, боюсь, их не остановит даже утверждение, что я гермафродит, скорее только подстегнет любопытство."
Еще Нуриев постоянно изменял своему любимому. Эрику такая распущенность была не по нраву. Он ревновал, страдал и периодически собирал манатки. Нуриев умолял остаться, клялся,что любит только его, божился, что больше это не повторится...
Бла-бла-бла... Короче, он говорил несчастному Эрику все то, что обычно в таких случаях говорят гулящие мужчины своим несчастным женам.

Помимо ревности его мучило и то, что его, талантливого танцора, во многом даже более талантливого, чем Нуриев, полностью затмевала безумная популярность любовника. Это, конечно, было несправедливо. Но миф о Нуриеве на Западе был раскручен с такой силой, что никакой другой танцор просто не мог с ним тягаться. Любое появление Нуриева на сцене публика встречала овацией. «Ему достаточно было пошевелить пальцем ноги, чтобы заставить сердца биться, как тамтамы», - писал один из критиков.
Этот истерический интерес убеждал Бруна в том, что сам он навсегда останется незамеченным. Расстроенный постоянными разговорами о триумфах Нуриева,пьяный Брун однажды сорвался и обвинил Рудольфа в том, что тот приехал из СССР только ради того, чтобы уничтожить его, Бруна. Услышав это, Нуриев зарыдал: «Как ты можешь быть таким жестоким?!»
Короче, долго это продолжаться не могло. Устав от татарского ига, Эрик бежал на край света - в Австралию. Нуриев звонил любимому каждый день и удивлялся, почему это Эрик грубит ему по телефону. «Может быть, стоит звонить один или два раза в неделю? - советовали знакомые Рудольфа. - Возможно, Эрик хочет побыть один». Но Рудольф так не считал. Он решил лететь в Сидней, но во время полета чуть не случилась беда. Нуриев прекрасно знал, что КГБ ищет его по всему миру, чтобы выкрасть и вернуть в СССР. Во время остановки в Каире это едва не случилось. Пилот вдруг попросил всех пассажиров покинуть самолет, объясняя это техническими неполадками. Все вышли, и только гений мирового балета остался сидеть, судорожно сжимая ручки кресла. Он здорово испугался. «Помогите, - сказал Нуриев подошедшей стюардессе. - За мной охотится КГБ». Стюардесса посмотрела на него как на ненормального, но, выглянув в окно, увидела двух мужчин, быстро направляющихся к самолету. «Идите в туалет, - шепнула она Нуриеву. - Я им скажу, что он не работает». Сотрудники КГБ полностью обыскали самолет и даже стучали в дверь запертого туалета. «Я уставился в зеркало и видел, как седею», - вспоминал впоследствии Нуриев.
А отношения с Эриком так и не наладились. Зря летел. «Я не могу быть с ним рядом, мы губим друг друга», - жаловался Брун друзьям. А Нуриев тем же друзьям говорил, что навсегда связал бы свою жизнь с Эриком, если бы тот ему это позволил. На что Эрик снова отвечал: «Рудольф объявлял меня образцом свободы и независимости - я всегда делал то, что хотел. Ну а то, что происходило между нами в первые годы - взрывы, коллизии, - это не могло продолжаться долго. Если Рудольф хотел, чтобы все было иначе, что ж, мне очень жаль».
Так неоригинально - «мне очень жаль»- и закончился этот бурный любовный роман.

Нуриев давал не менее 300 спектаклей в год во всех уголках мира и ни разу не уходил со сцены больше, чем на две недели. Говорили, что он не танцевал только в Антарктиде.
Путешествуя по свету, Нуриев испытывал влияние самых разных балетных школ - датской, американской, английской, - оставаясь при этом верным русской классической школе. В этом и была суть "стиля Нуриева". За время своей карьеры он перетанцевал, пожалуй, все главные мужские партии. Он умело поддерживал интерес зрителей к себе. Он кокетничал и дразнил. Как говорили критики: «Одной из основных линий создания им собственного сценического имиджа было стремление максимально раздеться во время спектакля». Нуриев часто выходил на сцену с голой грудью, а в его собственной версии «Спящей красавицы» сначала появлялся укутанным в длинную, до пола, накидку. Затем поворачивался спиной к залу и медленно опускал ее, пока она, наконец, не застывала чуть ниже прекрасно очерченных ягодиц. Это искусство преподнести себя Нуриев тщательно хранил до самого конца своей карьеры. «Я танцую для собственного удовольствия, - не раз говорил он. - Если вы пытаетесь доставить удовольствие каждому, это не оригинально».
Он постоянно был окружен роем поклонников - пожилых дам и красивых юношей. Он шокировал тем, что прилюдно целовался взасос. Видя смущение окружающих, он приходил в восторг. И говорил, что это старинный русский обычай(!!!).
Он никогда не страдал от ностальгии. Своему парижскому другу, посетовавшему, что он тоскует на чужбине без родных и друзей, он отрезал: "Не приписывай мне свои мысли. Я совершенно счастлив здесь, я не скучаю ни за кем и ни за чем. Жизнь дала мне все, что я хотел, все шансы". Так он жил не год или два, а десятилетия.
Он не задумывался о том, что очень скоро ему придется заплатить самую высокую цену за свою ненасытность.
А пока, он много работал, много выпивал.

Артисты балетной школы практиковали воздержание перед спектаклем, а Нуриев утверждал, что не может танцевать, если не побывал в чьих- то обьятиях. Распорядок такой: сначала - секс, потом - обед.
«В другую ночь; -рассказавал Ролан Пети. - Рудольф повел меня на задворки центрального вокзала, в район, где царили травести. Мы шли мимо балансирующих на высоченных каблуках напудренных мужчин с неестественно пухлыми губами, длинными косами, в сетчатых чулках. Кто-то кокетливо кутался в нейлоновую шубку, кто-то дерзко распахивал подол, демонстрируя обнаженное тело. Театр абсурда! Ночной кошмар наяву, сон или бред… точно не скажу! В какой-то момент мне стало по-настоящему страшно. Рудольфа же явно забавляла моя растерянность, сам он от души смеялся и чувствовал себя, надо сказать, великолепно. Опасность его заводила. Вне сцены ему была необходима такая же доза адреналина…Я не понимал, как этот «бог», при свете дня гениально танцующий на сцене, с наступлением темноты превращается в демонического персонажа.»
Убежав от табу и запретов социалистической родины, Нуреев жаждал вкусить от того сексуального рая, который нашел на Западе. Здесь не было комплексов или угрызений совести: увидев что-то понравившееся, Нуреев должен был это заполучить. Его желания стояли на первом месте, и он удовлетворял их при любых обстоятельствах, днем и ночью, на улицах, в барах, гей-саунах. Как-то, выйдя из служебного входа Парижской оперы и увидев толпу поклонниц, Рудольф воскликнул: "А где же мальчики?"

Избыточность богатство сильно губила и развращала. Считал, что может все купить, но за многое, просто, не считал нужным платить. Свои финансовые отчеты он скрывал буквально от всех. Его патологическая скупость стала притчей во языцах.
Благородный любовник на сцене, в жизни он мог быть достаточно груб и резок. С Игорем Моиссеевым они даже не добрались до ресторана, где собирались вместе поужинать. "В машине я заметил, - вспоминал Моисеев, - что у Нуреева резко изменилось настроение. В конце какой-то фразы он нецензурно выругался. Объяснить причину его недовольства я не мог, хотя мне и говорили о его несносном характере. Через некоторое время он выразился еще резче. Тут я не удержался: "Неужели это все, что у вас осталось от русского языка?" Моя фраза привела Нуреева в бешенство". Так и не успев подружиться и по-человечески поговорить, они расстались.
Татьяна Кизилова - русская эмигрантка первой волны в Париже:" Мы собирали деньги для русских нуждающихся в Париже, и я лично обращалась к Нуриеву, руководившему тогда Гранд-опера. А он прогнал меня со словами: "Всем нищим не подашь". Безумно скупой был человек. Вскоре Нуриев пришел в нашу церковь и хотел пожертвовать, но ему отказали в этом. А буквально через год он умер. Видимо, приходил уже совершенно больным человеком, хотел покаяться и помочь... А получил отказ."
За выступления мастер запрашивал баснословные гонорары и при этом никогда не носил карманных денег: везде, и в ресторанах и в магазинах за него платили друзья. При этом Нуриев мог спускать десятки тысяч долларов на покупку сомнительных предметов искусства и антиквариат. Друзья разводили руками, полагая, что это компенсация за голодное уфимское детство.
Его парижская квартира была буквально забита такими вещами, особенно нравились танцору живопись и скульптура с обнаженными мужскими телами. Отдельной страстью были дома и квартиры: ему принадлежали особняки по всему миру - вилла вблизи Монако, викторианский дом в Лондоне, квартира в Париже, квартира в Нью-Йорке, ферма в штате Вирджиния, вилла на острове Сен-Барт в Карибском бассейне, собственность на острове Ли Галли рядом с Неаполем ... , у Нуриева был даже свой собственный остров в Средиземном море. Самая сногсшибательная покупка в виде двух островов в Средиземном море обошлась ему в 40 миллионов долларов. Состояние Нуриева оценивалось в 80 млн. дол.

Больше 20 лет гений танца брал от жизни, что хотел : удовольствие, деньги, славу и преклонение .
В 1983 году Нуриев принял предложение парижской «Гранд-опера», став одновременно солистом, хореографом и директором. И снова здесь он оказался в привычной и любимой своей роли — один против всех. Труппа, и до его прихода разрываемая интригами и скандалами, теперь сплотилась против нового хореографа. Нуриев требовал беспрекословного подчинения, а артистам были не по душе некоторые привычки в поведении шефа и его манера общаться. Война, ведшаяся все шесть лет пребывания его на этой должности, закончилась в пользу «сильного» Нуриева, сумевшего создать из труппы единый ансамбль.
Казалось, что его силы и энергия безграничны, как его богатство и слава. Кредит копился долго. Судьба, слишком, много отдавала ему не требуя ничего взамен . Но пришло время, и Рудольфу пришлось заплатить по счетам страшную цену .
Болезнь была обнаружена у великого танцора в конце 1984 года. Нуриев сам пришел на прием к молодому парижскому врачу Мишелю Канези, с которым он познакомился за год до этого на Лондонском фестивале балета. Нуриева обследовали в одной из престижных клиник и поставили убийственный диагноз - СПИД (он уже развивался в организме больного в течение последних 4 лет).

Свой диагноз принял спокойнo. Он был уверен, что его деньги и професионализм врачей не дадут ему умереть. Он привык все покупать. Неужели и сейчас он не откупиться ?
Ho c каждым годом жизнь забирает у Нуриева все больше сил и приносит все больще испытани. В 1986 году тяжело заболел Брун , Нуриев, бросив все дела, приехал к нему. «Мой друг Эрик Брун помог мне больше, чем я могу выразить, - сказал Нуриев в одном интервью. - Он мне нужен больше всех». Они проговорили допоздна, но, когда Рудольф вернулся к нему следующим утром, Эрик уже не мог разговаривать, а только следил глазами за Рудольфом. Брун умер в марте 1986 г. Офицальный диагноз - Pак, но злые языки утверждали, что Брун был болен - Спидом. Рудольф тяжело переживал смерть Эрика и так никогда и не смог оправиться от этого удара. Не дарите любимым слишком прекрасного, потому что рука подавшая и рука принявшая неминуемо расстанутся…
Вместе с Эриком из его жизни ушли юная бесшабашность и горячая беспечность. Фотография Эрика всегда стояла у него на столе. Даже после смерти знаменитого датского танцовщика Нуриев никогда его не забывал — слишком много он значил в его жизни.
Он остался один на один с самим собой, наступающей старостью и смертельной болезнью. И хотя Нуреев как-то запальчиво бросил: "Что мне этот СПИД? Я татарин, я его трахну, а не он меня", - Рудольф понимал, что времени ему отпущено в обрез.

Следующий год приносит еще более страшное известие- в Уфе умирает мать Рудольфа. Еще в 1976 году был создан комитет, состоящий из известных деятелей культуры, который собрал более десяти тысяч подписей под просьбой дать матери Рудольфа Нуриева разрешение на выезд из СССР. Сорок два сенатора Соединенных Штатов Америки обращались лично к руководителям страны, за Нуриева ходатайствовала ООН, но все оказалось бесполезным. Лишь после прихода к власти Михаила Горбачева Нуриев смог совершить две поездки на родину. Только в 1987 году ему разрешили ненадолго приехать в Уфу для того, чтобы проститься с умирающей матерью, которая к тому времени уже мало кого узнавала. В Шереметьеве журналисты спросили его, что он думает о Горбачеве. "Он лучше, чем другие",- сказал Нуреев. Для Нуреева это было отчаянно смелым вторжением в политику: ни при Хрущеве, ни при Горбачеве ему до политики не было ровным счетом никакого дела.
Наконец, после длительных усилий Рудольф получил возможность побывать на родине. Перед самой смертью матери, в ноябре 1987 года, правительство Горбачева разрешило артисту краткий визит в Уфу, чтобы проститься с ней. Но когда он, наконец, вновь увидел мать после двадцатисемилетней разлуки, старая умирающая женщина не узнала в этом человеке, только что преодолевшем пять тысяч миль, своего сына

B 1990 году он посетил Россию, чтобы попрощаться с Мариинским театром , где когда-то начал свою карьеру. А в 1991 году, совсем обессиленный, Нуриев даже решил сменить профессию - решил пробовать себя как дирижер и успешно выступил в этом качестве во многих странах.
1992 года его болезнь перешла в последнюю стадию. «Я ведь понимаю, что старею, от этого никуда не уйдешь. Я все время об этом думаю, я слышу, как часы отстукивают мое время на сцене, и я часто говорю себе: тебе осталось совсем немного…»
Нуриев заторопился - он очень хотел завершить постановку спектакля «Боядерка». И судьба дала ему этот шанс.
8 октября 1992 года, после премьеры «Боядерка» , Нуриев полулежа в кресле, получил на сцене высшую награду Франции в области культуры, звание кавалера ордена почетного легиона. Зал аплодировал стоя. Нуриев подняться со своего кресла не мог...

На какое-то время Нуриеву стало легче,но вскоре он ляжет в больницу и уже больше не выйдет оттуда.
В Париже он провел последние сто дней своей жизни. Этот город открыл Нуриеву дорогу в мир славы и богатства, он же и закрыл за ним двери.
«Теперь мне конец?» - постоянно спрашивал он своего врача. Он уже ничего не мог есть. Питание ему вводили через вену. По словам врача, который постоянно находился рядом с Нуриевым, великий танцор умер тихо и без страданий. Это произошло 6 января 1993 года, ему было пятьдесят четыре года. С ним в палате были сиделка и сестра Роза, которой было суждено присутствовать при рождении и смерти своего брата...
В его опере стоял гроб с венком из белых лилий, таких же, как и принц Альберт положил на могилу Жизели. Под звуки Чайковского шесть его любимых танцоров под аплодисменты почти 700 человек по мраморным ступеням Храма Балета вынесли его гроб на русское кладбище Сент Женевьев де Буа в Париже

Прощальная церемония был обставлена с шиком: во время гражданской панихиды в здании Гранд-опера играли Баха, Чайковского, артисты читали на пяти языках Пушкина, Байрона, Гете, Рембо, Микеланджело — такова была его предсмертная воля. Панихиду устроили и по мусульманскому, и по православному обряду. Нуриев лежал в гробу в строгом черном костюме и в чалме, тот; который жадно забирал у жизни все, что ему она предлагала : славу, страсть, деньги, силу; не подозревая о том, что все это дается в кредит. Наверное, перед смертью, он уже точно знал, что такое платить по счетам .
А в довершение всего похоронили Нуриева рядом с Сергеем Лифарем, которого Рудольф всю жизнь терпеть не мог. Могилу накрыли персидским ковром. Так, среди православных крестов русских дворянских гробниц, под звон колоколов нашел свое последнее пристанище непревзойденный маг танца.
Сочельник спустился на землю уже без негo ...

Источник:

Ссылки по теме: