Донкихот самодержавия

Николай I известен своим желанием входить в мельчайшие детали государственных дел — личность императора, его представления и здравый смысл не могли не отражаться на курсе, которым двигалось государство. «Когда говорят о России, то при этом говорят об императоре Николае», — заметил как-то австрийский канцлер Меттерних в одном из писем к австрийскому посланнику в Петербурге графу Фикельмону. Вот почему для понимания его эпохи и созданной им государственной системы нужно сперва получить представление о личности самого императора.

Николая не следует считать бездушным, ограниченным человеком, каким его часто пытались представить в советское время. Его письма свидетельствуют о том, что он искренне скорбел, что его правление началось с подавления восстания декабристов. «Ваша воля исполнена: я — император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных!» — пишет монарх своему брату Константину Павловичу. Вместе с тем Николая нельзя считать глубоким, духовным человеком. Известны неприязненные описания императора, сделанные многими его современниками, — в них часто подчеркивается жестокое, холодное и надменное выражение лица государя. «Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая за счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное — глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза», — писал о внешности Николая Герцен. Вместе с тем Николая характеризует с хорошей стороны ряд черт, о которых свидетельствовало его ближайшее окружение: он был прекрасным отцом семейства, добропорядочным и верным супругом. Император был набожен — утром и вечером он всегда долго молился, стоя на коленях.

Любивший военные порядки император в жизни придерживался спартанских обычаев. Так, баронесса Мария Фредерикс вспоминала: «К себе самому император Николай I в высшей степени был строг, вел жизнь самую воздержанную, кушал он значительно мало, большею частью овощи, ничего не пил, кроме воды, разве иногда рюмку вина и то, право, не знаю, когда это случалось; за ужином кушал всякий вечер тарелку одного и того же супа из протертого картофеля, никогда не курил, но и не любил, чтоб и другие курили. Прохаживался два раза в день пешком обязательно — рано утром перед завтраком и занятиями и после обеда, днем никогда не отдыхал». Если императору нездоровилось, что, впрочем, случалось весьма редко, он надевал старенькую шинель и спал по-солдатски — на тоненьком тюфячке, набитом сеном. За работой император проводил 18 часов в сутки.

Крупным недостатком этого государственного деятеля было то, что, в отличие от братьев, Николай не получил воспитания и систематического образования, подобающего настоящему императору. Как признавался сам царь, он «в учении видел одно принуждение и учился без охоты». По собственным интеллектуальным склонностям он не был гуманитарием, как сказали бы сегодня: превыше прочих наук ценил технические и военные науки. Для государственного деятеля этого багажа было очевидно недостаточно. Некоторые практические знания о своей стране и о жизни за рубежом могли дать две поездки, которые он совершил в 20-летнем возрасте: проехавшись по ряду российских губерний, Николай своими глазами увидел многие из бед своей страны, а в Великобритании он познакомился с плодами цивилизации, созданными в самом передовом на тот момент государстве.

Николай сам признавал свой недостаток образования и даже старался восполнить этот пробел — однако он не был создан для кабинетных занятий. Не была эта черта его личности тайной и для европейских монархов: так, королева Виктория писала о русском царе: «Ум его не обработан, воспитание его было небрежно». Этот недостаток образования и определенная узость кругозора в дальнейшем сыграют свою печальную роль.

Надо отметить, что первые шаги нового императора вызвали в обществе энтузиазм: был возвращен из ссылки Пушкин, наставником наследника — будущего Александра II — назначен Василий Жуковский, сторонник либеральных взглядов. Судя по всему, изначально Николай был намерен править в духе покойного Александра Павловича. «Он вступил на престол с очень скромным запасом политических идей, которых так много принес сюда его старший брат», — справедливо напишет о Николае историк Василий Ключевский. Например, Николай склонялся к мысли о необходимости отмены крепостного права — эту мысль он почерпнул из лекций академика Шторха, который преподавал ему политическую экономию; разумеется, он знал о намерении своего брата уничтожить этот архаичный институт. Кроме того, процесс над декабристами показал ему, что одной из главных причин недовольства самодержавием является неспособность царского правительства провести освобождение крестьян.
Однако у Николая было еще меньше представлений о том, как это сделать, чем у его брата. Несмотря на то что новый император предпринимал некоторые шаги для обсуждения проблемы — например, в 1839 году учредил секретный комитет, который должен был заниматься вопросом об изменении быта крепостных крестьян, с годами император потерял интерес к этой проблеме, вероятно, не видя способа решить ее без того, чтобы пошатнуть устои государства. Уже скоро стала ясна разница характеров двух братьев — Николай по инерции придерживался курса на реформы, но не обладал сколько-нибудь определенным планом, как их проводить.

Одной из особенностей его царствования стал «крестовый поход» против коррупции: император инициировал регулярные ревизии государственных учреждений и даже сам участвовал в некоторых из них. «В первое время, может быть, под свежим впечатлением недавно пережитых событий новый император был близок к мысли о реформах, но он поставил себе ближайшей задачей предварительно войти в положение дел и принялся усердно изучать самые грязные подробности. Он сам лично ревизовал ближайшие столичные учреждения: бывало, налетит в какую-нибудь казенную палату, напугает чиновников и уедет, дав всем почувствовать, что он знает не только их дела, но и их проделки», — ехидно пишет о Николае Ключевский. Борьба оказалась на редкость безуспешной. «В результате, — пишет фрейлина Анна Тютчева, — он лишь нагромоздил вокруг своей бесконтрольной власти груду колоссальных злоупотреблений, тем более пагубных, что извне они прикрывались официальной законностью, и что ни общественное мнение, ни частная инициатива не имели права на них указывать, ни возможности с ними бороться».

Эйфория по поводу воцарения нового императора исчезала на глазах — стало очевидно стремление Николая к борьбе с инакомыслием. Из крупнейших мер, предпринятых им в этих целях, можно отметить учреждение в июне 1826 года в составе императорской канцелярии Третьего отделения, превратившегося в орган политической полиции. Другим способом борьбы с инакомыслием стала цензура — он предоставил свободу действий министру народного просвещения консерватору Александру Шишкову, разработавшему новый цензурный устав, который в обществе прозвали «чугунным». Будучи слишком объемистым и запутанным, документ был вскоре пересмотрен, однако и следующий устав оказался чрезвычайно жестким. Более того, со временем число учреждений, которые могли цензурировать литературные произведения и журнальные статьи, росло.

Борьба со свободомыслием не была чем-то случайным в политике Николая — она проистекала от его взглядов на российское государство как не нуждающееся в коренных реформах, в чем с течением лет он лишь сильнее укреплялся. «Николай поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами; но он не снял с очереди тех жгучих вопросов, которые были поставлены в прежнее царствование, и, кажется, понимал их жгучесть еще сильнее, чем его предшественник. Итак, консервативный и бюрократический образ действия — вот характеристика нового царствования; поддержать существующее помощью чиновников — еще так можно обозначить этот характер», — подводит итог царствованию Николая Ключевский.

Многие из тех, кто поверил в благие начинания Николая, очень скоро в нем разочаровались. «В нем много прапорщика и немного Петра Великого», — написал об императоре Пушкин в 1834 году. В том году император ограничил выезд жителей империи за границу, а через 10 лет совершенно запретил юношеству младше 25 лет ездить в Европу — чтобы не нахватались революционных идей. «Чему там учиться? — с деланным удивлением спрашивал царь. — Наше несовершенство во многом лучше их совершенства». В том же духе были его суждения о европейской культуре. «Гете! Эта ваша гнусная философия, ваш гнусный Гете, ни во что не верующий, — вот причина несчастий Германии! — восклицал император, говоря о немецкой литературе. — Это ваши отечественные головы — Шиллер, Гете и подобные подлецы, которые подготовили теперешнюю кутерьму».

Общий консерватизм николаевской эпохи проявлялся и в экономике страны. Экономическое развитие России в николаевскую эпоху шло чрезвычайно медленно. Если в Англии за 30 лет объемы производства железа выросли в 30 раз, то в России — всего в 2. Экономист Николай Бунге, который при Александре III станет министром финансов, объяснял причины промышленного отставания России от Европы тем, что правительство Николая создавало неблагоприятные условия для деятельности частного капитала: «Правительство неохотно допускало общественную инициативу в делах промышленности и торговли, предпочитая им предприятия государственные или казенные». В конце царствования императора Николая I было всего 30 акционерных компаний.

При Николае постоянно рос дефицит — в 1850 году он превысил 38 млн рублей при бюджете в 200 млн. Значительная часть бюджета (до 42%) тратилась не на развитие хозяйства страны, а на военные нужды. При этом вооружение на момент начала Крымской войны было архаичным: флот состоял в основном из парусных кораблей, в то время как у англичан и французов он был уже паровым. В царствование Николая было построено 963 версты железных дорог, однако для столь огромной страны это было немного — например, в США, которые в середине XIX века были далеко не передовой державой, их общая протяженность была почти в девять раз больше. С началом Крымской войны дефицит стал расти еще быстрее.

Страшный удар николаевская эпоха нанесла по образованию. «Все пошло назад, кровь бросилась к сердцу, деятельность, скрытая наружи, закипала, таясь внутри, — не жалея красок, живописует Герцен состояние дел в культуре. — Московский университет устоял и начал первый вырезываться из-за всеобщего тумана. Государь его возненавидел с полежаевской истории. Он… велел студентов одеть в мундирные сертуки, велел им носить шпагу, потом запретил носить шпагу; отдал Полежаева в солдаты за стихи, Костенецкого с товарищами за прозу, уничтожил Критских за бюст, отправил нас в ссылку за сен-симонизм, посадил князя Сергея Михайловича Голицына попечителем и не занимался больше "этим рассадником разврата", благочестиво советуя молодым людям, окончившим курс в лицее и в школе правоведения, не вступать в него». В словах Герцена об императоре есть некая толика предвзятости — издатель «Колокола» был склонен демонизировать эту, по его выражению, «взлызлую медузу». Но не следует считать, что подобного мнения о николаевской эпохе придерживались лишь те, кто склонялся к либеральной или западнической точке зрения — за год до смерти царя славянофил Алексей Хомяков писал о своей стране:

В судах черна неправдой черной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мертвой и позорной,

И всякой мерзости полна.

Несмотря на все это, следует отметить, что император не был жестоким человеком: так, казнь пяти декабристов была единственной казнью за все 30 лет царствования Николая. «Глубоко искренний в своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому делу, в котором он видел миссию, возложенную на него провидением, можно сказать, что Николай I был донкихотом самодержавия, донкихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволившим ему подчинять все своей фанатической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века», — писала Тютчева.

Конец «калмыцкого полубога»

Смерть императора, без преувеличения, вызвала у интеллигенции вздох облегчения. Так, историк Константин Кавелин в письме своему коллеге профессору Тимофею Грановскому не мог скрыть радости: «Калмыцкий полубог, прошедший ураганом, и мечом, и катком, и терпугом по русскому государству в течение 30 лет, вырезавший лица у мысли, погубивший тысячи характеров и умов, истративший беспутно на побрякушки самовластия и тщеславия больше денег, чем все предыдущие царствования, начиная с Петра I, — это исчадие мундирного просвещения и гнуснейшей стороны русской натуры — околел наконец, и это сущая правда». Письмо переходило из рук в руки и вызывало всеобщее сочувствие.

Отсутствие свободы, перешедшая грань разумного охранительная политика императора осуждались даже противоположно мыслящими представителями общественности. Близкая к славянофильским кругам Вера Аксакова написала: «Все говорят о государе Николае Павловиче не только без раздражения, но даже с участием, желая даже извинить его во многом. Но между тем все невольно чувствуют, что какой-то камень, какой-то пресс снят с каждого, как-то легче стало дышать; вдруг возродились небывалые надежды, безвыходное положение, к сознанию которого почти с отчаянием пришли наконец все, вдруг представилось доступным изменению».

Царствование Николая, вначале пробудившее в обществе смутные надежды, к концу своему превратилось в пример того, «как не надо». Разгребать завалы нерешенных проблем пришлось сыну и преемнику императора — Александру II.